Если бы Мераб Мамардашвили был бы жив, то первое, что я ему сказала бы переступив порог его дома, было бы то, что он был абсолютно прав. Мысль, да и жизнь движутся по спирали. Будь это иначе я бы не оказалась в этом доме.
Гуляя по старой части города, мама как-то раз показала мне дом, где жила ее одноклассница Иза Мамардашвили, заметив при этом, что у нее был старший брат Мераб Мамардашвили. Да, он самый, прославившийся, как один из выдающихся мыслителей 20-го столетия, и получивший звание «грузинского Сократа». На момент рассказа я была ребенком, могла и забыть этот незначительный эпизод, но почему-то запомнила. Прошло много лет, и я в статусе журналиста услышала рассказ о Мерабе Константиновиче от одного из его студентов. В следующий раз фамилия философа прозвучала в моем присутствии относительно недавно. Коллега обмолвилась, что знакома с сестрой Мераба Мамардашвили, Изой. И я подумала, а ведь я вновь оказалась на этом жизненном витке. И встреча с его творчеством, мыслями, трудами, показалась мне теперь уже неминуемой.
Побег из одиночества
И вот я захожу в квартиру, в которой жил Мераб Константинович. Прохожу через одну комнату, вторую, третью, и оказываюсь перед круглым и старинным столом.
— За этим столом Мераб работал, — говорит его сестра Иза Константиновна.
Женщина внешне хрупкая, но сильная изнутри. Голос у нее твердый и хорошо поставленный. Как никак школьный учитель по географии. При жизни старинный стол бывал завален его бумагами, но сестра к ним не подходила. Боялась перепутать ценные записи и убирала в основном вокруг.
— Мераб был на семь лет старше меня. Он меня в детстве серьезно даже не воспринимал, — улыбается Иза Константиновна.
Мераб Мамардашвили родился в Гори 15 сентября, 1930-го года. Учился он хорошо, с усердием. А по окончанию 14-й мужской школы объявил, что едет поступать на философский факультет в Москву.
— Он уехал в папином кителе. Мама конечно не хотела его отпускать, а папа встретил желание Мераба с пониманием. Папа у нас был военным, воевал на фронте. А потом читал лекции на военной кафедре университета. Мы и получили квартиру в этом доме по той простой причине, что сюда вселяли университетских сотрудников (дом находится на проспекте Чавчавадзе, недалеко от ТГУ). А мама образования не получила, но от природы была очень способным человеком. По приезду в Москву, выяснилось, что для учебы на факультете философии, нужно знать немецкий язык. И Мераб его выучил, за четыре месяца. Но, немецкий язык он недолюбливал до конца жизни. Может, в этом виновато военное детство… — тут Иза Константиновна берет паузу.
— Я хорошо помню, как у него были солдатики. Он их вырезал из картона, делил на «своих» и немцев. Мераб знал много языков: английский знал еще задолго до поступления в вуз, а вот французским и итальянским овладел чуть позже. Причем говорил на этих языках в совершенстве. Был даже случай, когда он вел застолье на итальянском языке. Это к нему друзья приехали из Италии.
Большую часть жизни Мераб Константинович прожил в Москве. Именно там он состоялся, как один из выдающихся мыслителей современности. Философская и просветительская деятельность Мамардашвили сыграли огромную роль в становлении независимой философской мысли. Большое духовное и образовательное значение имели его курсы лекций по философии, на психологическом факультете МГУ, во ВГИКе, на Высших режиссерских курсах, в Институте общей и педагогической психологии АПН СССР, в других ВУЗах страны, а также многочисленные интервью и беседы, записанные в годы перестройки.
В Тбилиси он вернулся за десять лет до своего ухода из жизни. На родину его тянуло всегда. Видимо в силу привязанности к Грузии, корням и щемящему одиночеству, которое он все же испытывал в Москве.
У Изы Константиновны, как говорит она сама, не было никакого чувства причастности к чему-то великому в лице брата. Он для нее был просто родным человеком, о котором ей хотелось заботиться.
— Он меня очень любил, — Иза Константиновна неожиданно замолкает – Главное, не разреветься сейчас… Мы оба с ним любили читать детективы. Но, Мераб, как правило читал книгу первым, а потом отдавал мне. Он был в быту неприхотлив. По приходу домой спрашивал, не спекла ли я ему чего-нибудь вкусного. За время жизни в Москве он научился абсолютно всему. И готовил получше моего. Он ведь после развода жил один. Но, ему страшно надоело это одиночество. Ему всю жизнь не хватало женского тепла. Да, были женщины, но это были не семейные отношения. И потом человеку его склада нужен был надежный тыл.
А потом наступил 90-й год. Мераб Мамардашвили был известен своей критикой в отношении новой власти с ее лидером Звиадом Гамсахурдия. Он открыто говорил о том, что трансформации тоталитаризма в демократическую систему так и не произошло. А разгул национализма пытались выдать за борьбу за национальные идеалы. По его утверждениям, новая власть продолжила путь, по которому шла предыдущая власть, против которой он боролся. Смутное это было время. Ему звонили, угрожали, травили. Он об этом не говорил, но сестра догадывалась.
— Как-то раз, мы сидели с подругой и Мерабом, и я сказала ему, уезжай Мераб. Я боялась за него. И тогда он ответил – А ты? На что я ему сказала, что приеду позже. К тому времени он перенес уже три инфаркта. Не уверена, конечно, но возможно то, что происходило в стране, и негативное отношение к нему, тоже ускорили его уход.
Философия как джазовая импровизация
Творчество Мераба Мамардашвили сложно отнести к какому-либо определенному философскому направлению или школе. Зачастую при оценке его вклада в науку, вместе с комплементарным мнением, встречаются и критические соображения. И в основе критического скепсиса лежит мнение, что его философия слишком импровизирована. Книги Мераба Мамардашвили – это расшифрованные лекции, записанные его студентами, свободными посетителями. Сам же философ считал, что нужно философствовать здесь и сейчас в конкретной аудитории, и настроении. И делать этот продукт живым, а не зафиксированным в виде текста.
— Работы Мераба Мамардашвили нарушают принятую в научной литературе традицию академического изложения, предусматривающую композиционную стройность, последовательность излагаемого материала и предполагающую завершенность, — рассказывает научный сотрудник Института политологии университета Илии, посещавший лекции философа и близко знакомый с ним, Гия Сиамашвили.
— Иначе говоря, в них нет хорошо знакомой советскому читателю хрестоматийности, претензии на исчерпывающие ответы. Философ нарушает принятую со времен просвещения традицию. Он импровизирует учения Канта, Декарта. Они рождают в нем собственные рефлексии, и он предлагает их своему читателю или слушателю. Его лекции сродни виртуозным импровизациям в джазовой музыке, которую он очень любил. Импровизация – это новое понимание, переосмысление и высвечивание неизвестных нюансов. Способность импровизировать идеи философов очень ценна и уникальна. За счет такой импровизации классик философской мысли становился современником.
Сквозной темой философии М. К. Мамардашвили, и ее главной особенностью, является анализ индивидуального сознания. Он разделял философию и философские системы, полагая, что настоящая философия ставит целью обретение человеком устойчивости в меняющемся мире.
— Он был влюблен в Пруста, — продолжает Гия. — Он очень много времени посвятил изучению творчества французского писателя. Ему особенно близка «литература потока сознания», в которой внимание писателя концентрируется на внутренних переживаниях героя. В начале 20-го века это было новшеством. Писатели описывали внутреннее состояние, но в основном через действие героя. А Пруст открыл, что внутренний мир не менее интересен, чем его внешняя активность. Он погрузился в себя и стал зорко прислушиваться к своим душевным порывам, состояниям, переживаниям. В одной из лекций он рассуждает о Сване (герое романа Пруста «В поисках утраченного времени») Аромат чая с миндалем подобно машине времени перемещает героя в детство и воскрешает памяти всю ту атмосферу, которая казалось навеки ушедшей и забытой. Человек является самим собой, когда ведет диалог со своим внутренним Я. Иногда он проживает жизнь всего лишь рефлексируя на внешние события-раздражители. Современный человек практически не занят внутренним миром. Он занят только своим внешним я.
До эпохи просвещения человек был прообразом и творением Бога. Поэтому он должен был стремиться к совершенному, божественному. Просвещение же перенесло акцент на науку и технику. Естественные науки стали быстро развиваться и появилась иллюзия того, что одного разума для счастливой жизни и благополучия человечества вполне достаточно. Человек оказался опьянен силой разума.
— Помните, как у Достоевского Разумихин говорит Раскольникову:
«Я был у социалистов, и они говорят, что какая-то математическая идея так устроит общество, что не будет ни зла, ни преступлений. И будет идеальный, социальный строй». Тут Достоевский фактически иронизирует над Чернышевским и социалистами, которые сочли, что можно придумать какую-то схему социального устройства, независимо от грешности и недостатков людей, можно будет устроить счастливую жизнь для всех людей. Эта идея нашла себя в марксизме, русском социализме, а теперь воплощается в другой утопии — неолиберализме. В противоположность этому течению, у данного направления акцент сделан на внутренней жизни человека на уникальной неповторимой личности.
Мамардашвили был психологом, который хочет разобраться в движениях души человека, в нюансах его характера. Он так же, как и Достоевский, занимался изучением человеческой души.
— Я помню, как Мераб рассказывал историю о влюбленной паре. Мужчина выходит из дома во двор, приносит дрова затопить камин. И в этот самый момент, когда нагибается чтобы положить дрова на пол, она прыгает ему на спину. Ему это страшно не нравится. Он охладел к ней, и произошло это потому что ее реакция не учитывала его состояние. В этой сцене прослеживается то, что он может ее и любит, но в данный момент он чувствует отчуждение от нее.
Мераб Мамардашвили ушел из жизни 25 ноября 1990-го года, в московском аэропорту. Он летел на конференцию, в Америку. В аэропорту, к нему подошли двое, о чем-то с ним заговорили. А потом ему стало плохо сердцем, у него случился сердечный приступ, спасти его не удалось, — писала в воспоминаниях супруга российского философа и друга Мераба Мамардашвили Юрия Сенокосова, у которых он остановился по приезду из Тбилиси.
«Душа человека бессмертна», – сказал Мераб, покидая в тот день их дом.
Это были его последние слова…
Автор: Екатерина Минасян
Фото: Семейный архив семьи Мамардашвили
